наркомань и мимимишность(с)

Привет вам

многа птиродактилей
Так вот, некто *Анри* сегодня сказала мне, что хочет прочитать что-нибудь про Морану. И я вспомнила что Морана у меня не только кукла, но и персонаж из Той Штуки Которую Я Обязательно Когда-нибудь Напишу (ТШКЯОКН сокращенно )) Не путать с ТШКЯВП - Той Штукой Которую Я Всегда Пишу )) ). И меня настигло спонтанное желание выложить сюда две первых главы по линии Мораны, которые у меня были почти дописаны, и которые я сегодня взяла и добила (молодес я!). Вот, собственно, это я сейчас и собираюсь сделать. Едва ли кто-нибудь прочтет, но... а вдруг?

Итак.
ТА ШТУКА КОТОРУЮ Я ОБЯЗАТЕЛЬНО КОГДА-НИБУДЬ НАПИШУ.
Глава Одна-из-первых.
По эту сторону Зеркала.
…Ей не следовало, конечно, забираться в одиночку на Заповедную Гору. Особенно сейчас, когда солнце клонится к закату, а тени, выбираясь из-за стволов да из-под корней, ползут, крадутся, разрастаются, поедая крохи последнего вечернего света. Ей не следовало бы вообще покидать стен дома тайком от брата, нянек, служек, и уходить одной прочь от стен Реданнорта – но желание вырваться из людского муравейника, не видеть всех их (и особенно – прихвостней братниной невесты!), пересилило и голос осторожности, и страх перед наказанием.
...Весна была в самом разгаре – тропа зарастала все сильнее; очень уж редко по ней ходили, по крайней мере – те, кто оставляет следы… Весь путь до холма, носившего название Заповедной Горы, и далее, вверх по склону, девочка проделала как во сне. Солнце, раскинув крылья-лучи, коснулось линии горизонта; дневной мир Горы постепенно отходил ко сну – голоса птиц и насекомых стихали, цветы дожидались момента, когда можно будет закрыть венчики и спокойно переждать ночь. ...Ранна добрела до любимого склона, нашла камень побольше и по-нагретее, и свернулась на нем калачиком, уложив голову на сгиб локтя. Потом уткнулась лбом в локоть, прикрылась рукавом и затихла…
...Она не помнила свою мать. В памяти не осталось ни лица, ни голоса – только смутное ощущение, для которого в ее языке не находилось слов. Мама... сказка... солнечное тепло... любовь...
Зато она помнила отца – большого, страшного человека, лежащего на сколоченных досках в зале их старого ратного дома. Вся дружина выстроилась по обе стороны стола, и ее брат Реданн, тогда еще – стройный высокий юноша с копной курчавых каштановых волос – стоит во главе и держит на вытянутых руках обнаженный меч. Конунг Зарданн убит... убит... Конунг Реданн поведет дружину против захватчиков!
Потом – темнота... и где-то в этой темноте пропадает то чувство, что носило имя «мать»... И снова картинка – горящее селение, горящий ратный дом, и снова ее брат – держит ее и того, второго, на руках, и оборачиваясь, выдыхает в пропитанный гарью воздух: «Будьте вы прокляты!!» - не упоминая, кто эти «вы»...
Снова темнота. Она знает – это время, пока лишенные дома зарданновичи скитались по земле, пытаясь найти себе место и уйти от преследования. Старший брат стал особенно мрачен и хмур – по ночам он сам обходит шалаш, где спят они с тем, кого она тоже не помнит, трижды по кругу, и часто шепчется с провидцами – страшными людьми, то и дело забирающими куда-то того, второго, и странно смотрящими на нее саму, когда она попадается на их дороге...
Свет. Двор их нового дома в селении Тау, где она играет на песчаном дворе, поднимает глаза и видит напротив себя мордашку – точно такую же как у нее, с такими же рыжими вихрами и курносым носом. Ну что встала?? Давай выкопаем тут ручей и построим мост!! И впервые приходит полное осознание – есть я, есть старший брат, и есть он – близнец, тот-который-всегда-был-рядом. Еще одно слово-имя-чувство – «брат», просто «брат», не «старший...»
Тьма. Тьма еще более густая, чем та, где пропадает мать. И снова картинка – она стоит недалеко от частокола, окружающего селение, впереди много взрослых, они выстроились перед распахнутыми воротами селения и не решаются их закрыть – как будто что-то держит... Ее тоже держат – крепко держат за руку, не дают подойти ближе и посмотреть... Она видит очень смутно – ворота распахнуты, перед ними стоит ее старший брат, и боится. Для всех он наверное выглядит грозно – большой, сильный, с мечом и факелом – но она точно знает: старший брат боится, и это что-то невероятное, потому что он не боялся ничего и никогда – ни когда брал в руки отцовский меч на глазах дружины, ни когда уводил людей из разоренного селения...
Ей тоже страшно, но она все равно хочет выглянуть и посмотреть, что там такое с той стороны ворот, чего так боятся все эти люди с оружием и огнем. Она маленькая, может осторожно выглянуть в щелочку между ногами людей, пока не заметил тот кто держит ее за руку...
И она видит – на дороге, ведущей в селение, прямо перед воротами, стоит человек. Юноша пятнадцати весен на вид, такой же стройный, каким был когда-то старший брат... Только волосы его – рыжие, как медь, как ее собственные волосы, и – она откуда-то знает – волосы мамы. …Он – тот, за воротами - так похож на нее – почти как тот, кто-всегда-был-рядом, а потом потерялся в темноте... А потом она узнает его и хочет закричать – но ее заглушает голос с дороги:
- Брат!
Толпа выдыхает и подается назад.
- Брат!! Реданн, сын Зарданна! Неужели ты не узнал меня?.. Я – твой брат, Моран, сын твоего отца...
И тише:
- Брат, я ушел в Холмы, думая, что смогу найти дорогу к дому матери... Брат, я был в мире Дивов. Я провел там десять лет, пока у вас здесь миновало десять лун. Брат, посмотри на меня! Я так хотел вернуться... я хотел вернуться сюда, домой...
«Домой» - повторяет она шепотом.
Толпа шумит, в ней все яснее и яснее слышны гневные выкрики. О, она так хорошо знает откуда-то – люди тоже боятся. И хотят победить свой страх гневом... И от этого страшно, очень, очень страшно становится уже ей.
А потом раздается хриплый голос старшего брата:
- Убирайся в свои холмы, дивский морок. Мой брат Моран мертв. Он умер невинным ребенком, а ты... Убирайся в холмы, а то я прикажу лучникам стрелять!
Толпа гудит.
- Отведай честной стали!! – кричит кто-то, но стрелять пока не решаются...
Она смотрит на юношу за частоколом – тот смотрит в глаза брату. «Уходи! - хочется крикнуть ей. – Уходи, они выстрелят!!» - но он все еще стоит. «Слышу тебя, мое отражение...» - но стоит. Смотрит и смотрит в глаза Реданна, как будто пытаясь там увидеть что-то – и только поняв, что не увидит, роняет голову, отводит взгляд, оборачивается и медленно, тяжело бредет по дороге прочь...
«Не уходи... не оставляй меня...» – теперь уже вслух шепчет она, но знает, что он не слышит... Или нет?? «Я не могу, сестра... – доносится откуда-то ответ. – Мы теперь по разные стороны Зеркала...»
Кто-то не выдерживает – в след уходящему летит стрела – не долетев, взрывает наконечником землю у его ног... он даже не вздрагивает.
И в этот миг она, проследив полет стрелы, наконец замечает – у уходящего по дороге нет тени...
Все.
Тьма.
Теперь уже – тьма окончательная...
Эту историю в Городе Реданна предпочли забыть. Когда Ранна как-то попыталась расспросить старших о своем пропавшем брате – они отреагировали так, что воспоминания об этом до сих пор вгоняли ее в дрожь. Они смотрели на нее как на безумицу. Они ничего такого «не знали», «не помнили». У нее никогда не было брата-близнеца. Ее никогда не звали как-то иначе чем Ранной. Все что она помнит – глупый и опасный сон, который лучше выкинуть из головы или заговорить у провидца, чтоб не вернулся и не сбылся...
Но она все равно помнила. Более того – став достаточно большой, смогла собрать воедино и связать осколки истории из собственной памяти и доходящих – не смотря ни на что! – до нее слухов.
Ее мать, кем или чем бы она ни была, родила конунгу Зарданну двоих детей – близнецов, которым, как и положено по заветам предков, дали одно и то же имя, разделив пополам «звук души». Будь она одна – звалась бы Моранна... Их отец, конунг Зарданн, был убит когда близнецы прожили на свете не более двух весен. Вскоре после этого исчезла мать... и началась лихая година, тяжело павшая на плечи обездоленных зарданновичей. Клан долгое время скитался по чужим землям (все это Ранна-Морана едва помнила, но прекрасно знала из рассказов и песен) пока его новый предводитель, молодой конунг Реданн, не обрел достаточную силу не только для того, чтобы отвоевать утраченный дом – но и расширить земли отца почти втрое. Он звался теперь не конунгом, а Князем Северных Земель, и многие поговаривали, что на этом молодой правитель не остановится...
...Где-то в тех годах, когда клан, изгнанный из своих земель, скитался, еще даже и не надеясь на избавление, исчез из ее памяти мальчик с яркими как медь волосами и хитрым блеском сине-зеленых глаз. Моран. Ее брат-близнец. Умер – как утверждал старший брат и ее няньки; или ушел в холмы искать мать – как сказал пришелец без тени. Он или не он вернулся десять лун спустя к дверям отстроенного на пепелище городка – она не знала. И уже, наверное, не узнает никогда.
Однако после того случая брат Реданн стал особенно мрачен и нелюдим; все разговоры, все, что касалось чародейства, мира духов и обитателей Холмов, вызывало в нем гнев. Именно тогда он отнял у нее имя; не известно как удалось конунгу уговорить жрецов пойти против всех устоев, но они сделали то, чего никто не мог вообразить: провели над ней, как над новорожденной, новый обряд Именования, и нарекли Ранной. Теперь у нее был полный «звук души» - и не было брата. По воле вождя имена «Моран» и «Морана» были забыты кланом; и вот уже долгие годы никто так не называл младенцев, и даже вслух никто не произносил – в присутствии князя и его сестры, по крайней мере.
Если бы кто-то мог ей объяснить, зачем это было сделано, чего опасался старший, почему ей можно было помнить только об отце – конунге Зарданне (которого она все равно почти не помнила, хоть и исполняла каждую весну обряд Поминовения), и нельзя было – о брате и матери... Что случилось с ними – ушли ли они навсегда или были живы где-то там – в таинственной Стране Холмов?.. Помнили ли о ней... хоть немного... хоть чуть-чуть...
...Она сама не заметила, как заплакала. Слезы беззвучно текли по щекам и орошали рукав, которым она закрывалась от последних лучей солнца.
- Мама... – слова давались с трудом, горячий шепот уходил в тот же рукав и в теплый бок камня... – мама... если ты слышишь меня... пожалуйста, услышь меня!..
Гора молчала.
…Однако зов этот, пусть и не наделенный силой и верным именем, все же достиг грани, отделяющей реальный мир от ирреального. И был услышан...
Дальше-е в каментах. Да.

@темы: слово не воробей, слово - птиродактиль!!, много птиродактилей, ...а вас, господин сочинитель, расстреляем к чертовой матери ;-), Мир Равнины
ТА ШТУКА КОТОРУЮ Я ОБЯЗАТЕЛЬНО КОГДА-НИБУДЬ НАПИШУ.
Глава Одна-из-первых.
Под Холмом есть Дверь.
Тишина и покой Заповедной горы убаюкивали – казалось, что время проходит стороною, остается где-то там, на шумных суетливых улочках Реданнорта, не касаясь этого места. Морана сама не знала – умудрилась ли она задремать на теплом камне, или за своими бедами пропустила заход солнца. Просто поняла как-то вдруг, что из-под ткани широкого рукава, которым она прикрывала лицо, не сочится более ни капли света. Ночь. В это время года после захода темнело очень быстро, и тьма легко отрезала ее от безопасного спуска с холма и дороги в селение. Девочку это почему-то не пугало – она настолько не хотела возвращаться, что даже ночь на склоне горы в полном одиночестве не казалась чем-то ужасным. Дорогу она не найдет – значит, придется ждать утра; если ее не хватятся и не разыщут раньше – а о том, что будет, когда разыщут, лучше даже не думать...
Странное оцепенение все еще владело Мораной – ей не хотелось ни думать, ни делать что либо. Темнота сгущалась все больше и больше. Наполнялась странными, пугающими звуками ночь. Камень под ней остывал, приближая момент, когда ей пришлось бы встать хотя бы для того, чтоб согреться... но все это – пока еще – не пугало дочь конунга...
Внезапно в глазах мелькнула непонятная вспышка, а лица коснулось что-то мягкое и щекотное. Ранна инстинктивно взмахнула рукой, отгоняя что-то, настойчиво лезущее в нос, и потерла лицо, пытаясь избавиться от щекотного чувства... Поморгала, распахнула глаза... да так и замерла...
Она лежала на спине, прижав к лицу руку, второй опершись о камень. К щекам, все еще мокрым от слез, пристало что-то липкое; но глаза ей удалось оттереть – и теперь Морана видела, как в воздухе, прямо над ней, плывут, покачиваясь, разноцветные огоньки. Тонкие-тонкие нити, собранные в пучки, каждая из которых чуть заметно сияла мягким светом – слившись воедино, сияния их рождали маленькую звездочку. Больше всего это походило на... крылатые семена одуванчик-цвета!! Не веря своим глазам, Ранна села и во все глаза уставилась на это диво; потом отняла ладошку от лица и посмотрела – на пальцах налипли комочки все того же светящегося пуха, слипшиеся от ее слез и чуть приугасшие. Ей стало жаль пушинок, но диво манило к себе все сильнее – девочка перевела взгляд на склон холма...
...Весь луг, на сколько хватало глаз, до самой лесной опушки, пестрел разноцветными фонариками. Одуванчики, вдруг обретшие странную способность светится, поднимались над темной травой стройными свечками. Царило безветрие; смолкли голоса зверей и птиц; только цикады перекликались неподалеку изумленными, как показалось ей, голосами.
Потом где-то за спиной послышался странный звук – как будто разлилось что-то звонкое и рассыпалось что-то плавное – и разноцветные пушинки снова полетели ей в лицо. Она отмахнулась рукавом и вскочила на ноги. Ну, я тебе посмеюсь!! Смех – а это был именно смех, теперь она знала – прозвучал уже с другой стороны, от земли, от самой травы – и там, откуда он доносился, еще стайка пушинок сорвалась с одуванчиков и устремилась в полет в сторону стоящей на камне девочки.
- Эй!! Кто ты такой?? Перестань сейчас же!
Раз! И пушинки сами собой обогнули ее лицо и опустились на волосы, перемигиваясь цветными искорками.
- Маленькая лисичка, - послышалось из ниоткуда. – Зачем ты плакала, маленькая лисичка?.. Тебе не нравится ночь?.. Она горькая; а лисы, я знаю, любят сладкое...
- Кто ты такой?.. – повторила княжна, оставив попытки высмотреть шутника – там, откуда звучал странный голос, совершенно точно никого не было – то есть, никого не было видно. – И почему ты называешь меня «лисичкой»?..
- Ты есть лисичка! – теперь изумился ее собеседник. Слова доносились уже с другой стороны – как будто невидимка вертелся вокруг камня, подавая голос то оттуда, то отсюда. – Только маааленькая, - и тут же, с другой интонацией: - Ты не хочешь отвечать на мои вопросы – за это я тебя заколдую! Ты спросишь меня три раза, потом я спрошу три раза – и ты расскажешь мне всю правду, если я расскажу всю правду тебе.
- Странный ты... – пробурчала девочка, спрыгивая с камня в траву. – Ну хорошо! Тогда говори – кто ты и что тут делаешь?..
Из-за спины дохнуло теплым и вновь послышался смех.
- Я тут разговариваю с маленькими лисами. А еще я тут живу – в этом Холме есть Дверь, под Холмом – Дорога, Дорога в Запределье; за Дорогой есть Предел, за Пределом снова Предел, между ними – Мост, а у Моста – Ручей; а я живу ниже по течению.
Надо ли говорить, что Морана ничего не поняла! А вот новость, что Заповедная Гора, которую так почитали ее соплеменники, оказалась настоящим сидом, вратами в колдовской мир, ее почему-то не удивила и не испугала...
- Ты – Привратник, - уверенно сказала она.
- Нет! – травы заволновались под ветром. – Я – крик чайки над свинцовыми волнами самого далекого океана, вот кто я.
Привратника, - он как-то по особому произнес это слово, и снова засмеялся ветром по травам, - здесь нет – он не увидел меня, и не услышал – тебя...
Морана на секундочку замолчала, обдумывая услышанное. «Крик чайки над волнами... шепот ветра в зарослях на склоне горы, смотрящей в небо... тень рассвета на сверкающих гранях ночи...» - множество слов, слышанных ей не понятно когда и не ясно где, проносилось в голове. Сознание уцепилось за слово «чайка» - Чайкой звали одного из сыновей дивского Князя, это Морана помнила точно... не с ним ли ее свела ночь и Заповедная Гора?..
Так или иначе, - она почувствовала, как подпрыгнуло сердце, - это был шанс, который ни за что нельзя было упустить!
- Раз ты взялся отвечать на мои вопросы, - храбро произнесла она, - тогда послушай! Мою мать звали Тьев, она была женой моего отца, конунга Зарданна. Она исчезла, когда мне было две весны отроду, и люди в нашем селении шепчутся, что ее забрали Дивы в свои Холмы. Если ты один из них – скажи мне, где моя мама?!
Стало вдруг тихо-тихо. Стих ветер, стихли цикады, даже шум ручья в отдалении как будто стих.
- Я… не знаю, - отозвался невидимка спустя немного времени. – Я не знаю где твоя мама.
У Мораны подкосились ноги и потемнело в глазах. Спустя мгновение она поняла, что опять сидит на камне и плачет от бессилья.
- Да на что ты тогда годишься… со своими вопросами… если не знаешь… ничего не знаешь!!
Она сидела и рыдала, как совсем маленькая, размазывая по лицу слезы с налипшим на них светящимся пухом, а ветер кружился и кружился рядом… словно в растерянности…
Немного погодя, когда сил у нее осталось только на всхлипывания, Морана огляделась и подумала что див ушел – уж очень давно он не подавал голоса. Это чуть было не заставило ее заплакать снова, но тут на нос шлепнулось что-то тяжелое и живое! Пискнув, она отмахнулась рукой и увидела на ладошке большого светящегося зеленым и синим жука.
- Смотри, это жук! – тотчас прозвенел где-то рядом голос невидимки. – Хочешь я их всех тут научу светится?
Морана помотала головой, о продолжила смотреть на мерцающего жука. Тот расправлял крылья, перебирал усами и ногами, но улетать не спешил.
- Хорошо, - выдохнул между тем див. – Я пойду через Дверь по Дороге, Дороге в Запределье. И когда я буду на мосту, и впереди будет Предел, и позади Предел, я буду смотреть очень внимательно. Может я увижу, как к ручью идет Королева Лис любоваться своим отражением. И когда я увижу Королеву, я спущу ей по ручью кораблик с тремя каплями росы, и спрошу, где мама Маленькой Лисички. Ты не будешь тогда плакать, правда?
- А ты правда спросишь? – тихо произнесла Морана.
- Правда.
- И мне расскажешь, правда?
- Правда! Дивы никогда не говорят неправду. На прямой вопрос…
- Хорошо, договорились! – Морана решительно стерла последние слезы с лица. – Я больше не буду плакать, если ты узнаешь где моя мама. И расскажешь мне.
- Конечно, - судя по голосу, див теперь сидел на краю камня неподалеку от нее, и теребил росший рядом длинный одуванчик. – Ох. Ты же меня обхитрила! Обещанием связала, а сама на мои вопросы не ответила. Не буду больше водиться с людьми, правду про вас говорят – плуты, обманщики, и только и ждете, чтобы обхитрить какого-нибудь дива.
У Мораны на сей счет имелись несколько иные сведения: все сказки признавали что дивы - суть воплощенное коварство, и ничего кроме подлостей и искусов человеку от них ждать не следует.
- Смотри, я буду ждать, - строго сказала Морана. И поежилась от холода – за то время что они говорили ночь съела остатки тепла.
- Маленьким лисичкам пора идти домой, - тут же встрял невидимка. – К очагам, у которых люди берут свою силу.
- Как же я по твоему попаду домой, - заметила Морана, - если тут так темно и мне ни за что не увидеть дорогу?
- А вот увидишь!
- Беги за мной, маленькая лисичка!
«Нас же увидят из города!» - подумала Морана, но послушалась и побежала. Ее словно подхватил и понес вместе с пушинками поток ветра. Впервые ей стало ясно, что значит – «земля сама стелется под ноги» - она как будто и впрямь стелилась, несла, поддерживала, подставляя то гладь, то кочку под каждый шаг, всегда так, чтоб сделать его легче.
…Они вбежали, влетели в лес – девочка, ветер и тысяча светящихся семян одуванчика. Дорога нашлась сразу же, она вела и влекла их дальше, прочь с холма. Они бежали и летели вниз, а вокруг то тут, то там, вновь и вновь раздавался ликующий смех дива.
…Когда до ворот Реданнорта – открытых, ура! – оставалось совсем чуть-чуть, Морана наконец смогла остановиться и выдохнуть. Холм и лес остались позади, и светящиеся пушинки тоже. Она оглянулась – чаща едва заметно мерцала разноцветными проблесками.
- Что же будет, если люди в городе их увидят?
- Они не увидят, - див был рядом. – И тебя не увидят. Иди домой, к своему очагу. И когда придешь – обернись три раза вокруг себя, возьми левой рукой правую, и позови по имени любого домашнего зверя, который знает твой запах. Сразу станешь для всех видимой опять!
- Спасибо… - Морана повторила про себя его слова чтоб запомнить. – Погоди, ты уходишь? Скажи мне свое имя!
- Что? – удивился див.
- Скажи мне свое имя.
- Но я уже говорил, - прозвучало из пустоты. – Я Сиэ, Крик Чайки, Младший из Дивов, и в Пределах меня называют Княжий Сын.
- Сиэ, - повторила Морана это странное, чужое имя.
- До свидания, маленькая Лисичка! – ее руки вдруг коснулась другая, невидимая рука. – Держи жука. Я забыл его сделать опять несветящимся, так что пусть живет у тебя.
Миг – и с мира вокруг словно сдернули завесу. Вернулись привычные звуки и краски, запахло близким жильем человека. Див ушел – в Дверь под Холмом, за которой Дорога, Дорога в Запределье..
Морана стояла на пороге родного городка. И только синий и зеленый свет, пробивавшийся сквозь пальцы, и тихое «жжж», доносящиеся из-под них, убеждало ее что все произошедшее не было сном.
***
Динка, дописывай!
Захватывающая история. И Лисичка очаровательная.